Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой
кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и
лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с
хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на
кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
— И любим, как родну-ю мать, — твердил я себе под нос. — Какую бы рифму вместо мать? играть?
кровать?.. Э, сойдет! все
лучше карл-иванычевых!
На руке своей Клим ощутил слезы. Глаза Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц.
Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у
кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова ушел в столовую, сел у двери.
Вот эссенция моих вопросов или,
лучше сказать, биений сердца моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на
кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
Жена рыдала на коленях у
кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь
хорошее; я отправился заказывать гроб.
Петру Лукичу после покойного сна было гораздо
лучше. Он сидел в постели, обложенный подушками, и пил потихоньку воду с малиновым сиропом. Женни сидела возле его
кровати; на столике горела свеча под зеленым абажуром.
«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая свой халат, — много я испытал и
хорошего и дурного в своей жизни; но вот мой свидетель, — сказал он, указывая на шитый по канве образок спасителя, висевший над его
кроватью, — никто не может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек!
Я спал крепко, без снов. Вдруг я почувствовал, что на мои ноги налегла десятипудовая тяжесть. Я вскрикнул и проснулся. Был уже день; в окна ярко заглядывало солнце. На
кровати моей, или,
лучше сказать, на моих ногах, сидел господин Бахчеев.
Нет, батюшка, знаем мы самоотверженную любовь вашу; вот, не хочу хвастаться, да так уж к слову пришло, — как придешь к больному, и сердце замирает: плох был, неловко так подходишь к
кровати — ба, ба, ба! пульс-то
лучше, а больной смотрит слабыми глазами да жмет тебе руку, — ну, это, братец, тоже ощущенье.
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось
лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его
кровати, звал их гулять и прыгать на его могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя
лучше знал…
На лекции идти было поздно, работа расклеилась, настроение было испорчено, и я согласился. Да и старик все равно не уйдет.
Лучше пройтись, а там можно будет всегда бросить компанию. Пока я одевался, Порфир Порфирыч присел на мою
кровать, заложил ногу на ногу и старчески дребезжавшим тенорком пропел...
Панауров любил вкусно поесть, любил
хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на чай по десяти и даже по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские вещи, древности, ночные сорочки у него были шелковые,
кровать из черного дерева с перламутром, халат настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
— Трудно? Тебе? Врёшь ты! — вскричал Илья, вскочив с
кровати и подходя к товарищу, сидевшему под окном. — Мне — трудно, да! Ты — что? Отец состарится — хозяин будешь… А я? Иду по улице, в магазинах вижу брюки, жилетки… часы и всё такое… Мне таких брюк не носить… таких часов не иметь, — понял? А мне — хочется… Я хочу, чтобы меня уважали… Чем я хуже других? Я —
лучше! А жулики предо мной кичатся, их в гласные выбирают! Они дома имеют, трактиры… Почему жулику счастье, а мне нет его? Я тоже хочу…
Были долгие ночи, Зина, бессонные, ужасные ночи, и в эти ночи, вот на этой самой
кровати, я лежал и думал, долго, много передумал, и давно уже решил, что мне
лучше умереть, ей-богу,
лучше!..
— Да,
хорошая… — согласился Саша. — Ваша мама по-своему, конечно, и очень добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу,
кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог с ней, на то она и бабушка; а ведь мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
— Ты смотришь, где
кровать? — говорил Жуков, стоя в углу перед шкафом и звеня стеклом стаканов. —
Кровать рядом. Я сплю здесь, на диване.
Кровать у меня
хорошая, двуспальная…
Дома она кладет непроснувшихся детей на
кровать с своими детьми и торопливо задергивает полог. Она бледна и взволнованна. Точно мучит ее совесть. «Что-то скажет он?.. — сама с собой говорит она. — Шутка ли, пятеро своих ребятишек — мало еще ему было с ними заботы… Это он?.. Нет, нет еще!.. И зачем было брать!.. Прибьет он меня! Да и поделом, я и стою того. Вот он! Нет!.. Ну, тем
лучше!»
Петр Михайлыч сел на
кровать. Он был рад, что шумел дождь и что в комнате было темно. Этак
лучше: не так жутко и не нужно собеседнику в лицо смотреть. Злобы у него уже не было, а были страх и досада на себя. Он чувствовал, что дурно начал и что из этой его поездки не выйдет никакого толку.
«Да от каких-то, — отвечал он, — из Коломны, шут их знает, господа не господа, а гулявшие, веселые господа; так-таки вот такого и сдали; подрались они, что ли, или судорогой какой его передернуло, бог знает какого тут было; а господа веселые,
хорошие!» Взяли Семена Ивановича, приподняли на пару-другую дюжих плеч и снесли на
кровать.
И вздумал благодетель устроить в таком месте, где много народа, постоялый двор и собрать в этом дворе всё, что только может быть на пользу и на удовольствие человеку. И устроил благодетель во дворе теплые горницы, и печи
хорошие, и дрова, и освещение, и амбары, полные хлеба всякого, и подвалы с овощами, и запасы плодов, и всякие напитки, и
кровати, и постели, и всякую одежду, и белье, и обувь, и всего столько, что на многих и многих достанет. Сделал так благодетель, а сам ушел и стал дожидаться, что будет.
В № 7-м была
хорошая холостая квартира с дорогою мебелью, золоченою
кроватью, массивным буфетом, фарфором и бронзой, с говорящим попугаем, мраморною ванной и тем неодолимым преизбытком вкуса, благодаря которому меблированные таким образом квартиры гораздо более напоминают мебельный магазин, чем человеческое жилье.
Мне чтоб и
кровать была, и чай
хороший, и разговоры деликатные… чтоб все степени мне были, а у тебя там на деревне беднота, копоть…
Прохор вышел. Иван Захарыч снял дорожную куртку и повесил ее в шкап. Он был франтоват и чистоплотен. Кабинет по отделке совсем не походил на другие комнаты дома: ковер, дорогие обои, огромный письменный стол, триповая мебель,
хорошие гравюры в черных нарядных рамках. На одной стене висело несколько ружей и кинжалов, с лисьей шкурой посредине. В глубине алькова стояла
кровать — бронзовая, с голубым атласным одеялом.
— Ах, милые тютьки! — громко вздохнула старуха на
кровати, потом зевнула и перекрестила рот. — Pardon de t'avoir dérangée [Извини, что я тебя потревожила… (фр.).], — прибавила она
хорошим французским произношением.
Эта камера была в сущности такая же, как и все остальные, но вместо складной
кровати, убирающейся днем, была железная постоянная койка с
хорошим пружинным матрацом, пуховою подушкой, байковым одеялом и чистым бельем, меняющимся каждые две недели.
Объяснив в кратких словах, что гостинодворским приказчикам живется сравнительно все-таки
лучше, чем таковым в других рынках, он изъявил желание, дабы в подвалах под лавками были устроены
кровати для задавания высыпки по понедельникам, после вечеров, проведенных в Приказчичьем клубе.
А если он вместо этого покупает шкаф с
хорошим зеркалом или мягкую
кровать, то он — буржуй, изменник рабочему делу!
А тем временем они пришли на мезонин, и здесь еще
лучше чистота и порядок: пол весь мылом вымыт и хвощом натерт, так что светится, посередине и вдоль всей чистенькой лестницы постланы белые дорожки, в гостиной диван и на круглом переддиванном столе большой поливанный кувшин с водою, и в нем букет из роз и фиалок, а дальше — спальная комната с турецким ковром над
кроватью, и опять столик и графин с чистой водой и стакан, и снова другой букет цветов, а еще на особом столике перо, и чернильница, и бумага с конвертами, и сургуч с печатью.
На диване ему приятнее лежать, чем на
кровати, где столько пришлось выстрадать и столько приходило печальных мыслей. Сегодня ему гораздо
лучше, нет жженья и колотья в полости сердца, и правою ногой он может полегоньку двигать.
Кутузов сидел, спустив одну ногу с
кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы
лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, чтò занимало его.